Вадим Черных: «Мы жили в «Песчанке»… Неизвестные страницы истории

Дом отдыха "Песчанка". Советское время

К сожалению, информация об этом учреждении крайне скудна. Было известно лишь, что здесь находились дети ответственных работников Совета народных комиссаров и профсоюзов. Было открыто 5 групп на 141 ребёнка. С ними работали 7 учителей, 7 воспитателей, а также пионервожатый и 13 человек обслуживающего персонала.

Восстановить недостающие страницы истории помог известный российский учёный-архивист из Москвы, кандидат исторических наук Вадим Алексеевич Черных.

УДНЫЕ ВЁРСТЫ ПУТИ

«В Москве, - рассказывает В.А. Черных, - мы не сразу поняли, что война будет долгой и тяжёлой. Но сводки с каждым днём становились всё тревожнее. Мама и тётя Оля, приезжая на дачу из Москвы, говорили об опасности воздушных бомбардировок (слово «бомбёжка» появилось позднее) и слухах о предстоящей эвакуации… Очень скоро и бомбёжки, и эвакуация стали реальностью. 20 июля отец, мама, тётя Оля и Нора Борисовна провожали меня и моего сводного брата - четырёхлетнего Борю - на Южном речном вокзале… На небольшом теплоходе «Камиль Якубов» вывозили в эвакуацию детей сотрудников ВЦСПС, где тогда работал папа.

Наше речное путешествие продолжалось целую неделю. В Горьком нас пересадили на большой пароход «Совнарком». На нём по Волге и Каме мы доплыли до Перми (тогда - Молотов). Оттуда в отдельном вагоне, прицеплённом к поезду, нас отвезли на разъезд Чикали в 8 км от города Кунгура, на пароме переправили через реку Сылву, и мы оказались в Доме отдыха «Песчанка».

В «ПЕСЧАНКЕ»

Много лет спустя, не раз проезжая по железной дороге мимо этого места, я убедился в том, что на всём пути от Москвы через Пермь до Урала нет более живописного уголка. Сылва здесь течёт в узкой долине между высоких крутых лесистых склонов. Железная дорога, идущая по левому берегу высоко над рекой, повторяет все изгибы её русла. А на противоположной стороне, на узкой луговой террасе под склоном, расположены постройки Дома отдыха, и недалеко от них выдаётся из лесистого берега огромная скала Ермак.

Приняли нас очень хорошо. Помню длинный, торжественно накрытый стол в бревенчатой столовой, и на столе - сметану в больших фужерах. Она показалась мне тогда необыкновенно вкусной. Первое время нам жилось как в довоенном пионерлагере. Нас, старших ребят, занимали какими-то нетрудными работами. 11 сентября я писал домой в Москву: «Работаем мы сейчас мало, не более 3-4 часов. Собираем на зиму валежник в лесу, таскаем дрова и т. д.».

Дом отдыха Песчанка в Кунгурском районе

В ДОМЕ ТУРИСТА

Но учиться в Песчанке было негде. К тому же отапливалась только часть помещений, в остальных зимовать было невозможно. В начале октября, когда уже наступили холода, старших детей (начиная с пятого класса) на нескольких подводах отвезли в двухэтажный бревенчатый Дом туриста, расположенный на окраине села Филипповского, у входа в знаменитую кунгурскую Ледяную пещеру. По пещере нас водил единственный знаток всех её гротов, ходов и подземных озёр - Александр Тимофеевич Хлебников. Мы с двумя-тремя друзьями бывали у него дома - в небольшой избе на окраине Кунгура. Он много интересного нам рассказывал, но его рассказов, увы, не помню (младшие дети, и среди них Боря, остались зимовать в единственном отапливаемом корпусе Дома отдыха «Песчанка»).

ОСОБЕНОСТИ ШКОЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Занятия в железнодорожной школе, расположенной около Кунгурского вокзала, начались, как обычно, с 1 сентября. Но мы, эвакуированные ребята, приступили к занятиям с 7 октября и вынуждены были навёрстывать пропущенный материал. Уроки у нас в 8-м классе проходили в 3-ю смену, с 17.35 до 21.20. До школы от Дома туриста было два километра. Помню, что Сылва очень рано встала, причём покрылась не ровным слоем льда, а ледяными торосами. В школу надо было идти сначала по узкой тропинке между этими торосами, потом через поле, оступаясь в глубокий снег, потом через редкий сосняк (в котором были расставлены какие-то привезённые с запада станки в больших дощатых ящиках; ящики постепенно растащили на доски, но потом и станки куда-то вывезли) и, наконец, через привокзальную часть города к одноэтажной бревенчатой школе. По дороге мы встречались в поле с нашими возвращавшимися пяти- и семиклассниками, а сами возвращались уже в полной темноте, ориентируясь на светившиеся за рекой огоньки двухэтажного Дома туриста и одноэтажной столовой, где нас ждал какой-никакой, а всё-таки ужин, и где топились печи.

1 ноября я писал в Москву: «В школе у меня дела идут хорошо. Я уже успел подружиться со многими ребятами из своего класса. Среди них много киевлян, харьковчан, но кроме нас, к сожалению, москвичей нет. Отметки я покамест получаю хорошие. Четыре часа в неделю мы занимаемся военным делом: маршируем, роем окопы, кидаем гранаты, бегаем, изучаем винтовку и ружейные приёмы. По выходным дням мы ходим на станцию на воскресники (наш шеф - Пермская ж. д.). В предыдущее воскресенье мы таскали брёвна и доски, а в позапрошлое разгружали из вагонов уголь».

МАМИН ПРИЕЗД

Мама с осени 1941 года жила и работала в Чкалове (так назывался в ту пору Оренбург), куда был эвакуирован Наркомат совхозов, а Ольга жила на положении её иждивенки. В декабре 1941 года мама сумела добиться командировки в Свердловск и в мой день рождения неожиданно навестила меня в Кунгуре. Чудом сохранились несколько листочков из моего тогдашнего дневника и среди них запись от 11-12 декабря: «Сегодня утром приехала из Чкалова моя мама. О чём здесь надо говорить?! Свидеться с мамой, побыть с ней хотя бы часочек - было моей единственной мечтой со дня моего отъезда из Москвы… Весь день я провёл с мамой. Даже не пошёл в школу».

Мама пробыла со мной несколько дней. 14-го мы сходили с ней за 8 километров в Песчанку. «Видели Бориску, - записывал я в дневнике. - Ему там живётся очень хорошо. Много приятелей, хорошая кормёжка и абсолютно никаких забот. Как он был рад нашему приходу!»

15 декабря маме надо было уезжать, но сесть в поезд оказалось невероятно трудно. Четверо суток она провела на вокзале, на несколько минут забегая ко мне в школу, расположенную поблизости. Только 19-го утром какая-то женщина сжалилась над ней и пустила к себе в теплушку. Вечером 20-го мама добралась до Свердловска. Дорога от Свердловска до Чкалова оказалась не менее трудной. «Думала, что не доеду живой», - писала она из Чкалова в Москву сестре Любе.

ЗИМНИЕ БУДНИ

Сохранилась и моя по-детски наивная и беззаботная запись о встрече нового, 1942, года: «Сегодня мы все отправились встречать его в Песчанку. Часть ребят пошла на лыжах, а остальные поехали в санях. Ехали весело, пели песни. Время от времени спрыгивали с саней и бежали за ними наперегонки. До 11 часов был концерт, ребята поменьше бегали и прыгали вокруг ёлки. Наш балетный кружок показал несколько танцев и плясок. Затем ребята 1-4-го классов отправились спать, а у нас начался маскарад».

Зима 1941-1942 годов выдалась очень суровой. Мама оставила мне свои валенки и рукавицы. Когда мороз достигал 30 градусов (а однажды в январе было 45 (!)), мы в школу не ходили. Но всё-таки многие ребята, и я в их числе, отморозили нос и уши, которые потом долго шелушились.

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРЕЖИТОМ

Жили мы дружно. Две-три воспитательницы (приехавшие вместе с нами из Москвы) и местный завхоз прилагали все силы, чтобы мы не мёрзли и не голодали. Заведовала домом моя однофамилица Клавдия Сергеевна Черных. Комнаты были маленькие, жили в них по 5-6 человек. Я дружил со своими одноклассниками Феликсом Юшковым, Толей Ванченко и с Валей Фалиным, который учился на класс старше меня. В 1970-е годы этот Валентин Михайлович Фалин стал послом СССР в ФРГ, а в годы «горбачёвской» перестройки - секретарём ЦК КПСС. Я с любопытством следил за его карьерой, но никогда не пытался восстановить знакомство.

В мае мама, вернувшаяся к этому времени из Чкалова, совсем уже собралась и меня забирать в Москву, но резко ухудшившаяся обстановка на фронте ещё на полгода отсрочила моё возвращение. По окончании учебного года старшие ребята, жившие в Доме туриста, вновь воссоединились с младшими в Доме отдыха «Песчанка». Ходили на сельскохозяйственные работы в деревню, расположенную за горой, за лесом. Деревня, кажется, тоже называлась Песчанка. Вырывали на лугах какую-то ядовитую траву, из-за которой, якобы, портилось молоко у коров. Так и не знаю, была ли эта работа действительно нужной или колхозное начальство просто не знало, чем нас занять. В конце лета за Борей заехала его мама Нора Борисовна и увезла его в Челябинскую область, в посёлок Гумбейка, где она работала на горно-обогатительной фабрике.

Вторая военная зима оказалась ещё тяжелее первой. В Доме туриста стало и голоднее, и холоднее. Не всегда хватало дров. С октября я начал учиться в 9-м классе, но вскоре сильно заболел. Были нестерпимые боли в животе. Меня положили в больницу. Врачи поставили диагноз «острый гастроколит». Но когда мне много лет спустя вырезали аппендикс, он оказался весь в рубцах и спайках. Так что, скорее всего, осенью 1942 года у меня был аппендицит, который врачи не распознали. Почему я тогда выжил - бог весть. От учёбы я сильно отстал, но к Новому году успел подогнать. В декабре 1942-го меня приняли в комсомол.

В феврале 1943 года мамина сестра Ольга Алексеевна, получив командировку от Наркомата совхозов, приехала за мной в Кунгур. Помню, как кто-то вызвал меня с урока в коридор, и я не сразу узнал в закутанной фигуре тётю Олю. Кажется, на следующий же день мы выехали с ней в Москву. На этот раз никаких сложностей с билетами не возникло. Как мы ехали - не помню. Во всяком случае, это был нормальный пассажирский вагон, а не теплушка…»

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Вадим Алексеевич Черных родился 11 декабря 1927 года в Москве. И, как он пишет в письме, «кроме Кунгура никуда надолго из неё не выезжал». В 1948 году окончил историко-архивный институт. Работал в Главархиве. В 1963-1972 гг. был заместителем директора Центрального государственного архива литературы и искусства. С 1972 и до выхода на заслуженный отдых в 2014 году - учёный секретарь Археографической комиссии Академии наук. Является одним из крупнейших в стране исследователей биографии и творчества Анны Ахматовой. Автор нескольких книг.

В семье сохранились его открытки, отправленные родителям, а также «закрытки» отца с фронта с почтовыми штемпелями Кунгура. Кроме того, план Дома отдыха «Песчанка», выполненный им летом 1942 года и посланный письмом маме. В 1978 году, будучи в командировке в Перми, Вадим Алексеевич на один день съездил в Кунгур и сходил в «Песчанку».

План Дома отдыха «Песчанка». 1942 г. Архив В.А. Черных

В своих письмах учёный отмечает те изменения, которые произошли в нашем городе за минувшие десятилетия. В частности, то поле, через которое ему приходилось ходить в школу, ещё в 1950-х годах было застроено домами частного сектора. Здание Дома туриста у пещеры сгорело в 1980-х годах. В 1990-х не стало и Дома отдыха «Песчанка» (сегодня на его обширной территории сохранились лишь остовы некоторых строений да остатки парковой скульптуры).

Рассматривая посланные ему фотографии, Вадим Алексеевич отмечает, что «во всяком случае, и Дом туриста, и «Песчанка» на них такие же, какими я их застал».

Одним из любимых видов досуга постояльцев Дома отдыха были танцы

Столовая «Песчанки»

Общая фотография отдыхающих в «Песчанке» на камне Ермак

Сергей Мушкалов, директор Кунгурского музея-заповедника

Искра Кунгур © iskra-kungur.ru

Назад | Главная | Распечатать